Композитный пассажирский катамаран «Грифон» / Фото: www.fontanka.ru:

Первый российский пассажирский катамаран из углепластика получился на 30% дешевле иностранных аналогов. Он претендует заменить «Метеор» на маршрутах в Петергоф, и даже выйти на линию из Петербурга в Хельсинки и Таллин.

Петербургские корабелы в четверг, 19 октября, катали по Неве большую делегацию судовладельцев и чиновников. Впервые публике показали совместную с Роснано разработку – единственный российский пассажирский катамаран из композитных материалов. Алкоголь лился рекой, но вот приобрести себе недорогое, экономичное и быстрое судно никто из россиян пока не решился. Зато кубинцы и индусы уже вовсю хотят выкупить технологию.

Посёлок Понтонный в Колпинском районе, где базируется Средне-Невский судостроительный завод (СНСЗ), место с виду далёкое от инноваций - совсем не Силиконовая долина. У дороги стоят ларьки, унылая железнодорожная платформа, от которой разбитая дорога идёт до проходной, где прямо на территории завода женщина непримечательного вида продает мёд. За забором стоят старые цеха, разбитые газоны, у причальной стенки томятся видавшие виды военные корабли, над которыми нависают такие же опытные советские краны. А на волнах качается белоснежный катамаран 26 на 9 метров. Корпус - чистый композит, никакого металла. Сегодня у него первый рейс с пассажирами – потенциальными покупателями.

В ожидании отплытия корреспондент «Фонтанки» обсудил внезапный технологический прорыв с одним из создателей проекта катамарана (своё имя он попросил не называть). По его словам, на заводе активно используют композиты для создания военных кораблей, а гражданское судно могло никогда и не появиться на свет, но удачно сложились обстоятельства: правительство решило списать «Метеоры» и «Кометы», которые сняты с производства с 1990-х годов прошлого века. Всего в России, по данным речного регистра, почти 150 «Метеоров» и «Восходов», из которых 34 приписаны к Санкт-Петербургу. В основном они работают на линях в Петергоф и Валаам. Их замена – перспективный рынок.

"Несколько лет назад началось обсуждение того, что «Кометы» и «Метеоры» выработали сроки службы и бесконечно продлевать их работу - путь в никуда. Поэтому было принято решение создать альтернативу", – пояснил собеседник.

Минпромторг создал целевую программу «Упреждение», и в 2012 году СНСЗ выиграл конкурс на постройку 150-местного пассажирского катамарана с корпусом из композитного материала. А в сентябре 2017 года завод ещё получил 150 млн рублей от петербургского Фонда развития промышленности на запуск его производства. Таким образом удалось создать головное судно, которое назвали «Грифон».

Материалы для корпуса из углепластика разработали и поставили москвичи – портфельная компания Роснано – «Препрег-СКМ». Посмотреть на результаты сотрудничества на СНСЗ приезжал Анатолий Чубайс. Говорят, что остался доволен: корпус из углепластика по прочности не уступает металлическим аналогам, но лучше сопротивляется усталости, стоек к действию морской среды и гораздо проще в ремонте и эксплуатации. Вес судна, по сравнению с аналогами из металла, снизился на 10-30% и почти на столько же возросла его прочность.

За счёт этого построенный на СНСЗ катамаран отличает малая осадка (до 1,5 метров), тогда как на плаву у «Метеоров» она составляет 2,35 метра. Вместимость судна также больше (150-200 человек, в зависимости от модификации) против 116-128 пассажиров «Метеора». Существенно выше и дальность плавания: 1000 км в сравнении с 600 км у «Метеоров». Катамаран может эксплуатироваться при волнении моря до 4 баллов без снижения скоростных характеристик. В таких погодных условиях «Метеорам» подниматься на крыльях просто опасно.

При этом, в отличие от «Метеоров», катамараны более просты в управлении: два двигателя, разнесенные по двум корпусам, позволяют развернуться практически на месте. Такие суда обладают высокой устойчивостью и комфортом для пассажиров за счет меньшей качки.

Но вот скорость «Метеора» всё же выше - максимально они разгоняются до 75-77 км в час, а в среднем эксплуатируются на скоростях 60-65 км в час. Катамаран СНСЗ, который создается на замену, может стабильно поддерживать 50-60 км в час. На заводе уверяют, что это не проблема – когда «Метеор» подходит к причалу, то сбавляет скорость и становится обычным судном:

"На максимальной скорости «Метеор» быстрее, но на короткие расстояния этого не надо - выигрыш 3-4 минут ничего не дает, – ответил на замечание генеральный директор СНСЗ Владимир Середохо. – Подумаешь, придёт он не за 30, а за 33 минуты. Зато расход и экономия совсем другие!"

Еще один болезненный вопрос - покупатели. Стоит маленький катамаран, конечно, не как эсминец, но без малого 300 млн рублей. При этом цена модернизации «Метеора», во время которой на него ставят более экономичные двигатели, составляет от 10 до 20 млн рублей. После этого срок службы судна на подводных крыльях формально продлевается на 10-15 лет. Но если говорить о новых катамаранах, то тут более радужная ситуация:

"За рубежом похожие катамараны производятся в Европе, Австралии, скандинавских странах, – рассказал директор завода «Фонтанке». – Но в этой категории аналогичный европейский катамаран обойдется в 5-6 млн евро, плюс ввозная пошлина, то есть на 20-30% дороже".

Кроме того, есть потенциал снижения цены, главное - выйти на серию. Если суда начнут выпускать одно за другим, то уже второе в серии будет стоить минимум в 1,5 раза дешевле, а четвертое и последующие обойдутся заказчикам вдвое дешевле, обещают на заводе. Одно судно с учетом производства и испытаний СНСЗ строится за 18 месяцев. Параллельно могут идти работы по четырем аналогичным проектам.

Как рассказал «Фонтанке» представитель Средне-Невского завода, который присутствовал на совещаниях с потенциальными заказчиками, разработкой заинтересовался город - вице-губернатор Мовчан предложил арендовать «Грифон» на время чемпионата мира по футболу. Прорабатывается вариант использования в Крыму и на линии Таллин – Хельсинки, которую судно могло бы покрывать наравне с автобусным сообщением. Но наибольший интерес пока проявили иностранцы.

"Кубинцы потенциально хотели бы четыре корпуса на 250 пассажиров сделать по нашей технологии, которую они хотят приобрести. Им нужны суда для связи с островами. С аналогичным интересом приезжала и индусская делегация," – пояснил собеседник «Фонтанки». – Обучить технологии можно достаточно быстро.

Российские покупатели из регионов, к которым «Фонтанка» обратилась во время прогулки на катамаране, наоборот, ничего конкретного о планах своих организаций не смогли сказать. Кто-то высказывал надежды на лизинг и льготные схемы финансирования, но пока только на словах.

– Все пока только интересуются, - честно признался директор. – Люди приезжают потрогать, посмотреть. Сейчас много чего рисуют красиво, и покупатели предпочитают сначала увидеть товар живьем. Поэтому на головном корабле пока будем проводить презентации.

МОСКВА, издание «Фонтанка.ру», Илья Казаков
12

Компания «Маринэк» поставила оборудование автоматизации и связи для катамарана «Грифон»

Пассажирский катамаран «Грифон» проекта 23290

Компания «Маринэк» с гордостью сообщает, что катамаран «Грифон» проекта 23290 был спущен на воду и совершил свой первый пассажирский рейс. Разработка и строительство судов типа «Грифон» является шагом к постепенной замене устаревших судов в акватории Невы. Проект 23290 реализован силами «Средне-Невского судостроительного завода», а также серьезного числа узкоспециализированных контрагентов. Компания «Маринэк» приняла непосредственное участие в подготовке катамарана к спуску на воду, обеспечив судно современным радиооборудованием связи, сигнальными и опознавательными средствами.

Специально для проекта 23290 была спроектирована система автоматизации судна на базе оборудования . Сердцем катамарана стал бортовой компьютер , который позволяет собирать информацию со всех судовых систем и датчиков благодаря установленным устройствам сбора и обработки информации как аналоговой, так и дискретной. Компания «Маринэк» не только разработала проект, но и осуществила монтаж и пусконаладку оборудования.

Помимо средств автоматизации катамаран «Грифон» был оснащен оборудованием района А1, системой , опознавательными сигналами различного типа, а также с воздушными судами и ВВП. Приборы связи и другая сопутствующая аппаратура, установленные на катамаране, произведены известными российскими и зарубежными компаниями: , Zenitel,

Куба планирует заказать 4 пассажирских катамарана , рассчитанных на 250 человек каждый, из композитного материала - углепластика - у Средне-Невского судостроительного завода (Санкт-Петербурге).

«Состоялись переговоры с кубинской компанией. Они будут заказывать двухпалубные катамараны на 250 пассажиров. Для южных морей альтернативы композиту нет (углепластик не подвергается коррозии - прим. ). Сейчас говорим пока о четырех судах », - сказал гендиректор СНСЗ Владимир Середохо, добавив, что к производству катамаранов готов приступить уже в следующем году.

Ледокольный буксир Атомфлота «Юрибей» спущен на воду >>

На Мытнинской набережной Санкт-Петербурга 20 сентября 2017 года состоялась презентация пассажирского катамарана «Грифон» вместимостью 150 пассажиров, он придет на смену «Метеорам», которые с 1980-х годов перевозят пассажиров по Неве в Петербурге.

Катамаран проекта 23290 «Грифон», корпус которого выполнен из композитных материалов с применением углеродных тканей портфельной компании РОСНАНО «Препрег-СКМ»* , легче "Метеора", что делает его инновационным продуктом, не имеющим аналогов в России.

Применение композитных материалов позволяет строить более надежные и экономичные в эксплуатации суда. По ряду конструкционных свойств полимерные композиционные материалы превосходят традиционные стали, титановые и алюминиевые сплавы.

В Рыбинске завершают строительство «Кометы» >>

Применение композита в рассматриваемом проекте позволило улучшить ударную прочность конструкции на 30%, усталостную прочность - на 200%. Кроме того, композитные корпуса значительно легче металлических, что позитивно сказывается на расходе энергии и потреблении топлива, и не подвержены коррозии. Благодаря использованию композитного материала достигается снижение веса на 1/3.

Первую поездку с пассажирами судно совершит 20 октября 2017 года. Все ходовые испытания завершатся 15 октября, а 20 октября катамаран совершит ход от Шлисенбурга до Петергофа и обратно.

Новое российское судно длиной в 26 метров, вместимостью 150 человек, предназначено для перевозок пассажиров на расстояние до 1000 км (с удалением от места убежища до 20 миль) не только по рекам, но и в прибрежной морской зоне. Судно может эксплуатироваться при волнении моря до 4 баллов без снижения скоростных характеристик. Эксплуатационная скорость судна составляет около 26 узлов, максимальная - 29,5, осадка - до 1,5 метров. Экипаж - 3 человека.

«Красное Сормово» завершило первую в России серию современных земснарядов >>

Катамаран был спроектирован специально для развозки туристов с больших круизных лайнеров , прибывающих в Морской порт Петербурга. Низкая надстройка позволяет ему проходить под мостами Невы в любое время суток. Планируется использование катамарана для перевозки пассажиров во время Чемпионата мира по футболу 2018 года. Со следующего года завод будет готов к серийному производству таких судов.

* «Препрег-СКМ» создана в 2009 году и занимается производством разных номиналов технических тканей и препрегов на основе углеродных, стеклянных, арамидных волокон для использования в судостроении, авиастроении и строительстве. Производственные мощности расположены в технополисе «Москва» и особой экономической зоне «Дубна». На предприятии разработано более 200 наименований тканей и 25 артикулов препрегов.

Продукцию компании в своих изделиях уже используют фирмы из Италии, Германии, Венгрии и Австрии. В Чехии в городе Кладно действует склад продукции для поставок в любую страну Евросоюза в течение 3-х рабочих дней.

Статьи, которые Вам могут быть интересны:

Главная задача технической базы По окончании академии я был направлен на Северный флот и вскоре прибыл в Североморск. В отделе кадров Северного флота мне предложили должность врача-радиолога на БТБ – береговая техническая база в ВМБ Иоканьга (Гремиха). Не имея ни малейшего представления ни о базе, ни о БТБ, ни о Гремихе, я пытался получить необходимую информацию в отделе кадров. Кадровик, надев на лицо маску многозначительности, был предельно лаконичен: «Работа в соответствии со специализацией. Ваша подготовка на особом учете: обслуживание атомных подводных лодок. Радиационная безопасность и медицинская защита личного состава. Остальное на месте». Надо сказать, что по окончании академии я был зачислен в группу, где прошел с однокурсниками специальную подготовку. В удостоверении значилось: «Гигиена подводного плавания. Радиационная патология и радиационная гигиена». Несмотря на то, что обучение прошли более двадцати человек, специальность оказалась в дефиците: число вступающих в строй атомных подводных лодок все нарастало, создавались СРБ – службы радиационной безопасности. В академии очень верно оценили перспективу и подготовили врачей, сочетающих знания клиники лучевого поражения и приемов профилактики лучевых воздействий. Такой специалист был призван оперативно проводить первичную диагностику, неотложную терапию и комплексные профилактические мероприятия радиационно-гигиенического характера. Товарищи по учебной группе при встречах потом говорили, в частности Боря Ефремов и Коля Смирнов, что такая подготовка позволяла им принимать правильные решения в жестких условиях радиационно-опасных работ и аварий. На береговую техническую базу прибыло сразу несколько десятков офицеров: в основном инженерный состав – физики, химики, технический персонал и врачи. Место расположения – поселок Островная, в тундре, в пяти километрах от Гремихи. Строительство технической базы только что завершилось. Скальный грунт, капитальные сооружения и громадный сухой док. Все это для краткости называлось «Объект». Главная задача технической базы – ремонт и перезарядка реакторов атомных подводных лодок. Прибывших офицеров встретили и сразу объявили: жилья нет. Пока. Приткнули кого куда: в брошенную казарму, в поликлинику. Нам с женой достался домик, где было разрушено все, кроме одной комнаты с дровяной печкой. Зима лютая, в комнате минус пять градусов. Протопили, согрели воды, съели остатки дорожных продуктов. Было полное ощущение, что людей бросили на необитаемом острове. Ночью комнату заморозило до минус семи градусов. Солдатская койка, два тонких одеяла. Спасла положенная в полярных условиях службы овчинная шуба и еще – две пары байковых офицерских кальсон, которые мы с женой натянули на себя. Утром не смогли даже умыться: вода в ведре замерзла. У кабинета командира части и замполита столпились прибывшие офицеры. Вопрос один: «Как служить – мы знаем, но как дальше жить семьям?». Командование популярно разъяснило: строится два дома, квартир хватит всем, но из-за нехватки материалов и рабочей силы, строительство тормозится. Активисты, прихватив жен и детей, обратились в политотдел ВМБ. Штаб базы связался с командованием Северного флота. Через неделю грузопассажирским рейсом теплохода «Акоп Акопян» доставили в Гремиху строительный материал и роту военных строителей. А еще через месяц были заселены достроенные дома; до этого времени нас приютила семья знакомого офицера-старожила. Я переносил все эти неурядицы сравнительно легко – нас долго и основательно к этому готовили. Но трудно было преодолеть тягостное чувство, когда видишь, как те же лишения переносит жена, вчерашняя студентка. Людмила не жаловалась и не плакала. Она сразу же устроилась на работу в местную больницу, где ее приняли с распростертыми объятиями: в крупном пункте базирования не было врача-гинеколога. На северо-западном побережье Кольского полуострова был расположен ряд Богом забытых рыбацких поселков, которые обслуживала больница. О квалифицированной помощи врача-гинеколога там уже забыли. В штормовых условиях и стужу Людмила с другими врачами часто обходила поселки на утлых плавсредствах. За годы моей службы в Гремихе жена чаще ходила в море, чем я, за что, в конце концов, и поплатилась здоровьем. Летом 1967 года, после семи лет службы в Заполярье, меня перевели в Подмосковье по состоянию здоровья жены. В Гремиху попал ряд моих однокурсников: Сережа Андреев, Юра Каретин, Миша Трофимов, Саша Третьяков, а после моего перевода в Гремиху прибыл Гена Отдельнов. Дважды в базу приходила в аварийном порядке подводная лодка, где врачом был Борис Ефремов. Когда в 1964 году я принял спецполиклинику, Саша Третьяков был назначен начальником рентгеновского отделения в ней. Самой большой достопримечательностью Гремихи является погода. Знакомый штурман утверждал, что именно здесь рождается роза ветров, влияющая на погоду всего побережья Кольского полуострова. Так ли это или нет, но одно несомненно: часть моей службы ушло на постоянную борьбу, а точнее – на сопротивление этой погоде. Отличительной особенностью было то, что смена метеобстановки происходила мгновенно и, как всегда, неожиданно. Удары ветра и тяжелых снежных зарядов были чудовищной силы. Один из офицеров образно и с юмором живописал свое первое столкновение с местной стихией: «Я прибыл в Гремиху с женой на комфортабельном теплоходе «Вацлав Воровский». Зима, холодно, дует слабый ветер. Чинно и благородно мы сошли с теплохода. И вдруг меня приподняла неведомая сила и припечатала задницей к причалу. Все вокруг помутнело от снежного вихря. Жена исчезла, чемоданы тоже. С помощью матросов все потерянное собирал по частям; жену нашли целиком, но без шапки. Передвигался преимущественно на четвереньках. Потом все оборвалось и стихло. Ну, здравствуй, Гремиха, – сказал я». Погода преподносила сюрпризы, которые отличались разнообразием: короткие разгулы ветра чередовались с затяжными ураганами, и те, и другие могли сопровождаться тяжелыми снежными зарядами. Однажды Людмила после командировки возвращалась на теплоходе из Мурманска. Я ее встречал. По-звериному рычал прижимной ветер, не позволяя теплоходу причалить, и он оставался на внешнем рейде. В этот раз я «дежурил» в Гремихе больше суток в комнате приютившей меня семьи Трофимовых. Крошечная комната была хорошо натоплена. Мне, в силу отсутствия иной возможности, Миша постелил на полу под дверью и с грубоватым юмором напутствовал: «Будешь сторожить наш покой». Приходилось часто выбегать, чтобы по огням теплохода контролировать его местонахождение. Наступило затишье, и опытный капитан быстро пришвартовал судно. Людмила рассказывала, что еще сутки болтанки – и на теплоходе наступил бы голод. Но даже в такой суровой обстановке мы умудрялись обследовать тундру. Однажды я и сосед по лестничной площадке, лейтенант Муравьев, пошли на охоту. Решили опробовать малокалиберные винтовки ТОЗ-16, которые в то время были в свободной продаже. В замысловатых шхерах залива собиралось большое количество уток. Был март месяц. Для них по времени была весна, а по факту – полярная стужа со снежной вьюгой. Погода притихла и нам улыбнулась удача. Утки подпускали на 30-50 метров и вскоре мы добыли трех птиц. В приподнятом настроении «охотники» поспешили в поселок. Но не тут-то было. Уже через несколько минут нас настиг ураган. Напористый ветер как-то целенаправленно стремился оторвать нас друг от друга; вероятность неблагоприятного исхода от этого увеличивалась – в одиночку в тундре люди гибли чаще. Мы вцепились друг в друга и попытались идти. Ветер сбивал с ног, направление движения из-за снежных зарядов было потеряно. Мы сообразили зарыться в сугроб под скалой. Вспомнилась индейская мудрость: «Один индеец зимой – смерть, два индейца – тепло». Расстегнув шубы, мы прижались друг к другу. На какое-то время выручало северное обмундирование: бараньи шубы, валенки, теплые шапки и меховые рукавицы. Нас замело снегом. Часа через полтора все стихло. Памятуя о коварстве погоды, мы быстро двинулись к поселку. Ураган настиг нас у самых домов. В подъезде мы попытались отряхнуться – не получилось. Снег под воздействием пронизывающего ветра впечатался во все щели одежды. Когда на площадку вышли жены, Людмила не преминула пошутить: – Пингвины, вы к кому? Однажды мы с Мишей Трофимовым, захватив малокалиберные винтовки и жен, пошли в тундру на свободную охоту. Был теплый день короткого полярного лета. Кругом сопки, покрытые травой и мелким кустарником, и многочисленные чистейшие озера. Имея в этом деле нулевой опыт, мы зорко поглядывали вокруг – не появится ли какой-либо зверь. Зверь не появлялся. При повороте за очередную сопку на берегу озера мы увидели крупных птиц, похожих на гусей. Я шлепнулся на землю, оттянул пуговку затвора и выстрелил. Одна птица упала. Рядом поднимался с земли Миша. – А почему ты не стрелял? – удивился я. – Это ты не стрелял! – возмутился Миша. Оказалось, что оба выстрела прозвучали с удивительной синхронностью. Трофей делить не стали: «гусь» оказался бакланом. Потом мы с Мишей долго испытывали чувство вины из-за немотивированного акта жестокого убийства представителя живой природы советского Заполярья. Пользуясь тем, что флотская судьба свела нас в необитаемой части Кольского полуострова, мы часто встречались у Каретиных, Трофимовых, чаще у Третьяковых. На Объект офицеры ходили пешком за три километра и при солнышке, и в ураган. Все воспринималось как данность, трудности перемалывались молодостью и надеждой на светлое будущее. Особенно этот оптимизм проявлялся в период строительства развитого социализма, плавно переходящего в социализм с человеческим лицом. Объект вступил в строй, и первая лодка стала на перезарядку. Незадолго до начала работ я попросил включить меня в группу подготовки по изучению устройства реактора и технологических этапов перезарядки. В дальнейшем это очень помогло, так как позволяло без дополнительных консультаций с инженерами вырабатывать практические рекомендации и гигиенические требования, соответствующие каждой технической операции и при смене радиационной обстановки. При выработке оптимальных приемов защиты я часто с благодарностью вспоминал преподавателей и хорошо продуманный курс специальной подготовки на кафедре военно-морской и радиационной гигиены. В академии в полной мере работал принцип: учить тому, что пригодится на практике. Облучений сверх предельно-допустимых доз за три проведенных перезарядки не было. Своевременно проводились профилактические обследования, оценивались результаты анализов на предмет заражения радиоактивными веществами, обеспечивались требования радиационной безопасности. Все шло слишком хорошо и по закону подлости так не могло долго продолжаться. И вот пришла подводная лодка с аварийным реактором. Ничего особенного в этом не было. Опыт других перезарядок говорил только о том, что необходимо приготовится к дополнительным мерам защиты и, в случае необходимости, менять временные параметры работы. При оценке ситуации было принято разумное решение выполнить перезарядку не в две недели, как при нормальной обстановке, а в три или в четыре. А дальше сценарий стал развиваться по Ярославу Гашеку, в соответствии с афоризмом солдата Швейка: «Все было хорошо, пока не вмешался генеральный штаб». Из технического управления Северного флота пришло указание о проведении перезарядки в кратчайшие сроки. И здесь не было ничего нового и страшного: при надлежащей организации работ вообще и радиационной безопасности, в частности, вполне можно было обойтись без нарушения дозовых нормативов – соответствующий опыт имелся. Но тут негативно сработал пресловутый человеческий фактор. Назначаемый на время работ руководитель перезарядки имел широкие полномочия; командование старалось не вмешиваться в рабочий процесс, что было оправдано практикой. Обычно между руководителем перезарядки и специалистами по радиационной безопасности – дозиметристами и радиологами – существовало хорошо отработанное деловое взаимодействие. В сложной обстановке это позволяло принимать оптимальные решения как в интересах самих работ, так и в вопросах личной безопасности. Личные качества назначенного руководителя, а он заметно выделялся некоторым высокомерием и заносчивостью, и поступившее указание о жестких сроках работ, создали атмосферу нервозности и поспешности. Руководитель игнорировал все требования и рекомендации по радиационной безопасности, стремясь максимально ускорить ход работ. Уже на этапе снятия биологической защиты реактора начались облучения, которых можно было избежать. Впереди были этапы перезарядки, более опасные в радиационном отношении. Даже минимальная техническая подготовка приводила меня к пониманию, что можно использовать организационно-технических приемы, снижающие дозы облучения, без снижения качества работ. Однако руководитель перезарядки действовал, как медведь на воеводстве. Уже в первые дни количество совершенно неоправданных облучений перевалило за десяток. Я предупредил руководителя, что его действия ведут к прямому нарушению норм радиационной безопасности, но нарвался только на грубость. Тогда инженер-дозиметрист немедленно доложил о положении дел начальнику службы радиационной безопасности, а я представил письменный рапорт командиру части, оценивая действия руководителя как безответственные. После разбора ситуации реакция командования была жесткой: руководителя отстранили от работ и вынесли строгий выговор в приказе. Так у меня появился «заклятый друг». Назначили нового руководителя. Перезарядка была закончена своевременно и с соблюдением всех мер безопасности. Спустя примерно год после этого случая судьба вновь свела меня и незадачливого руководителя перезарядки при более опасных и трагических обстоятельствах. В части формировалась группа для проведения перегрузки реактора на аварийной лодке на выезде, в Северо-Двинске, на заводе «Звездочка». Руководителем был назначен все тот же персонаж. К этому времени взыскание с него сняли, и он получил очередное воинское звание. При составлении списка он настоял, чтобы в группу включили меня в качестве врача-радиолога. При этом он, якобы, сказал: «Если Лавров такой умный, то пусть покажет, на что он способен, а если облажается – получит по заслугам». На деле получилось все в точности до наоборот. В ходе производства демонтажных работ подошли к ответственному моменту: подъем крышки реактора. Было хорошо известно, что в этой операции существует одна тонкость. Через отверстие в массивной крышке реактора проходит шток тяги КР – компенсирующей решетки. Именно подъемом КР происходит запуск реактора на заданную мощность. При перезарядке, чтобы этого не произошло, подстраховываются тем, что временно устанавливают упор, не позволяющий штоку с решеткой подниматься вместе с крышкой. При подъеме крышки на 100-150 миллиметров с помощью крана, когда становится ясным, что шток не движется, упор снимают и крышка удаляется. Все осуществлялось, казалось бы, в штатном режиме, но, когда, после удаления упора, стали поднимать крышку, из реактора полыхнуло густое снежно-белое облако пара, сопровождаемое мощным низким гулом. Опытный крановщик, который медленно поднимал крышку микроходом, сбросил ее назад мгновенно. Как потом оказалось, он предотвратил тяжелую аварию. Я находился на борту дебаркадера, отстоящего в 8-10 метрах от борта лодки, в помещении с радиометрическими приборами, датчики которых находились внизу и наверху реакторного отсека. При прохождении облака пара над дебаркадером я отметил мощность дозы: 280 Р/ч. Надо сказать, что в нарушение действующих инструкций, в отсеке, несмотря на мои протесты, вместо трех специалистов находились еще шесть человек. Среди них оказался и начальник химической службы Флота контр-адмирал Потанин Г. М. С адмиралом я был хорошо знаком: мы неоднократно встречались на совещаниях и конференциях, посвященных проблемам радиационной безопасности. По высокому вертикальному трапу люди вылетали из отсека с цирковой ловкостью. Наступило время моих активных действий. Я дал команду всем следовать в санпропускник. Указания выполнялись четко и беспрекословно: такие отношения были отработаны и диктовались практикой радиационных аварий. С некоторым стеснением я обратился к Потанину: – Товарищ адмирал... – Доктор, делайте свое дело. Сейчас ваше время командовать. После сбора дозиметров была организована тщательная санитарная обработка с радиометрическим контролем остаточной загрязненности тела. Учитывая выброс радиоактивного пара, было проведено промывание желудка и отобрана часть промывных вод у каждого; упакованы и обозначены отобранные пробы. Я передал по телефону необходимую информацию в военный госпиталь и через сорок минут все облученные были в терапевтическом отделении. Начальник отделения подполковник Балеев шепнул мне: – Я с радиационной патологией не встречался, помогай, капитан. Я помог провести повторное промывание желудка и рекомендовал выдать всем для внутреннего приема увеличенные дозы сорбентов. Назначил клинический анализ крови и сдачу выделений и промывных вод на предмет радиоактивного заражения. Потанин стоически переносил все процедуры. Потом я попросил Балеева открыть сейф и поискать инструкцию ЦВМУ по диагностике и лечению лучевых поражений. Инструкцию нашли. Я поделился с Балеевым своими соображениями: – Сейчас она вам не особенно понадобится. По данным индивидуальной дозиметрии, поступившие получили дозы облучения от 5 до 12 рентген. После наблюдения вы их выпишите на второй - третий день. Внутреннее заражение вряд ли обнаружится – мы работали в респираторах Р-1, кратность защиты которых по описанию равна 100. Поздно вечером я вернулся на ПКЗ, где расположились офицеры нашей части. Работы были приостановлены, и руководитель собрал офицеров на совещание, ибо причина аварийного выброса из реактора была неясна. Каждый специалист высказывал свои соображения. Догадок и мнений было много, но ни одно из них не объясняло причину происшедшего. Со смелостью дилетанта, который знал только общую конструкцию и принцип работы реактора, я уверенно заявил, что если был выброс пара, то это могло произойти только при работающем реакторе, а пуск реактора мог произойти только при подъеме компенсирующей решетки. Наступила мертвая тишина. Молчание нарушил руководитель перезарядки: – Доктор, занимайтесь своим делом, у вас это неплохо получается. Как можно было поднять решетку, если мы использовали упор тяги КР? – Но ведь упор то был снят! Руководитель только рукой махнул. Не придя ни к какому выводу, приняли решение продолжить работу завтра. В этот раз я настоял, чтобы в опасной зоне находился необходимый минимум людей. Предыдущая ситуация и ее последствия повторились с ювелирной точностью. В госпиталь было доставлено четыре человека с дозами облучения от 3 до 4,5 рентген. Я, несмотря на то, что находился на определенном удалении, получил дозу 5,5 рентгена суммарно за оба эпизода. Объяснялось это вероятней всего тем, что облако пара оба раза прошло вплотную с дебаркадером. Работы были вновь приостановлены. Прибывшая группа специалистов из Технического управления Северного флота установила: «Обнаружен перекос штока тяги КР в отверстии крышки реактора. При подъеме крышки произошел одновременный подъем компенсирующей решетки и кратковременный вывод реактора на мощность». Ночью, по неустановленной причине, возник пожар в реакторном отсеке. Отсек полностью выгорел и не подлежал восстановлению. Его позже вырезали и где-то затопили. Организационные выводы были сделаны незамедлительно: руководителя понизили в звании, и представили к увольнению из рядов ВМФ. Но если аварийный отсек утонул, то бывший руководитель перезарядки оказался непотопляемым: ему удалось каким-то чудом уговорить командование оставить его на службе. В дальнейшем, видимо с трудом преодолев болезненные амбиции, он стал здороваться со мной за руку. Виталий Бердышев

Нанофлоту в России – быть! Об этом заявил глава госкорпорации «Роснано » Анатолий Чубайс в рамках 10-го Петербургского международного инновационного форума.

Первой ласточкой нового флота стал катамаран «Грифон». Он не простой, а пластиковый. То есть – углепластиковый.

Речь идет об абсолютно уникальной истории. Это пуск на воду первого, построенного в России, судна из углепластика, - заявил Анатолий Чубайс 20 сентября, когда «Грифон» представили публике.

По его словам, нанокомпозиты никогда прежде в отечественном судостроении не использовались.

Материал для экспериментального судна изготовлен в проектной компании «Прегпрег-СКМ» (дочка «Роснано» - прим. Ред.). А построили судно на Средне-Невском судостроительном заводе в Петербурге .

Катамаран был спроектирован специально для развозки туристов с больших круизных лайнеров, прибывающих в Морской порт Петербурга. Низкая надстройка позволяет ему проходить под мостами Невы в любое время суток, - сообщили в «Роснано».

Анатолий Чубайс уже успел прокатиться на экспериментальном катамаране. Фото: пресс-служба "Роснано".

Тем временем Чубайс пророчит миру технологическую революцию.

Когда-то российское и мировое судостроение прошло великий технологический переход: от дерева к металлу. Сейчас на наших глазах начинается второй: от металла к нанокомпозитам, - заявил Анатолий Борисович.

По его словам, в ближайшие 5-7 лет новые гражданские суда в России начнут выпускать не из металла, а из углепластика.

Плюсов у композитных материалов много. Самый важный – в отличие от металла, углепластик не заржавеет. Он намного легче стали, что позволит увеличить грузоподъемность и скорость судов. Затраты на топливо сократятся.

Но все-таки углепластик пока – для судостроителей материал экспериментальный.

«Грифон» проходит последние испытания. 20 октября он должен совершить свой первый рейс – из Петергофа в Шлиссельбург .

Такие катамараны в скором будущем могут появиться на многих российских реках. Фото: пресс-служба "Роснано".

СПРАВКА «КП»

Первый пассажирский катамаран проекта 23290 «Грифон» рассчитан на 150 пассажиров. Его длина – 25 метров, а ширина – целых 9 метров.

Максимальная скорость – 29.5 узлов, или около 55 километров в час. Дальность плавания – 1000 километров. Судно оснащено подводными крыльями – наподобие «Метеоров».

А В ЭТО ВРЕМЯ

Новым российским наносудном уже заинтересовалась Куба. Как заявили в Средне-Невском судостроительном заводе, власти этой страны заказали четыре катамарана из углепластика, только двухпалубных и вместительностью 250 пассажиров каждый.

ОФИЦИАЛЬНО

Применение композита в данном проекте позволило улучшить ударную прочность конструкции на 20-30 процентов, усталостную прочность - на 50-200 процентов, - объясняют в пресс-службе «Роснано». - Кроме того, композитные корпуса значительно легче металлических, что позитивно сказывается на расходе энергии и потреблении топлива, и не подвержены коррозии. Благодаря использованию композитного материала достигается снижение веса на 10-30 процентов.

МНЕНИЕ ЭКСПЕРТА

Еще в советское время шли работы по созданию стеклопластика для судостроения, - рассказал «КП» бывший ведущий конструктор Северного проектно-конструкторского бюро Сергей Овсянников. – И вот теперь – углепластик. Во всем мире разрабатывается эта технология.

А в России, действительно, «Грифон» - первое такое судно. Надо сказать, что у стеклопластика было много минусов. По сути это ткань, пропитанная смолами. Очень вредное было производство. Углепластик в этом отношении – экологически чистый материал. Он безопасен и для рабочих, и для окружающей среды.

Кстати говоря, в СССР стеклопластик должен был стать материалов для тральщиков, которые вылавливают мины. Ведь металл обладает магнитными свойствами, поэтому и пытались сделать что-то неметаллическое. Так что современный углепластик, если он себя хорошо покажет, может в будущем использоваться и в военном флоте. А может, и на ледоколах – как знать? Нельзя сказать, что это прорыв – но технология перспективная.